Работа и личная жизнь
Демоны, преследующие мужчин, и поиски смысла
Ясно, что новый мужской идеал — это не «папа, который превратился в маму», не просто смена традиционных мужских и женских ролей. В реальности многие мужчины активно восстают как против традиционных представлений о семейных добродетелях мужчин, так и их интерпретации 1990-х гг. Поиски смысла вне семьи или работы идут не первый день. Несмотря на засилье «серого фланелевого костюма», мужчины 50-х боролись с культурной амбивалентностью, созданной двумя демонами: герой-одиночка без каких-либо обязательств и безликая овца корпорации. Демон бунтующего нонконформизма, воплощенный Марлоном Брандо в фильме «Дикарь», не обладал достаточным уровнем самоконтроля, чтобы быть ответственным зрелым человеком. Кроме того, и демон сверхконформизма преследовал работающих мужчин, обеспокоенных утратой индивидуальности и чувства личного предназначения.
Мужчины по-прежнему борются с тем же желанием вырваться на свободу из «крысиных бегов» — гонки за корпоративными выгодами, сойти со «скоростной трассы» карьеры. Кэтлин Гер-сон в книге «Ничья земля» (In No Man's Land) делит 138 мужчин, с которыми она беседовала (138 человек), на три категории: «кормильцы» (36%), «независимые» (30%) и «активные отцы» (33%). Герсон делает вывод, что в условиях рецессии превращение в активного отца может помочь восстановить поколебавшуюся уверенность мужской половины человечества. Этот новый идеал сочетает в себе и ответственность за семью, и поиски индивидуальности — нечто среднее между безудержным нонконформизмом и современной версией корпоративного «клона». Но из бесед Герсон явствует, что многие мужчины все-таки противятся этой умеренности.
Мужчины по-прежнему борются с тем же желанием вырваться на свободу от «крысиных бегов», сойти со «скоростной трассы».
Две первые категории, выделенные Герсон, в общих чертах соответствуют двум демонам мужской идентичности: сверхконформистам и бунтарям-одиночкам. Первая группа обычно упорно цепляется за традиционную этику «кормильца», чтобы сохранить стабильность и контроль. Герсон отмечает, что некоторые тоскуют по временам, «когда мужское превосходство не оспаривалось и содержать семью было легче». Один из «кормильцев» дает типичную оценку справедливости такого расклада: «Моя жена готовит, ходит в магазин, убирает. Я приношу деньги. Думаю, что вести хозяйство и растить детей — это такая же работа. Если взять на себя больше, можно ни с детьми не справиться, ни со всем остальным».
Вторая категория у Герсон — «независимые» мужчины — полностью избегают семейных обязанностей, оставаясь либо холостяками, либо бездетными. Избегая чрезмерной привязанности в отношениях, эти мужчины ублажают себя эксклюзивными вещами и умеют со вкусом отдыхать. Некоторые из них потерпели неудачу на сексуальном фронте, другие продолжают игру и стали современной разновидностью плейбоя 50-х. Вот что говорит консультант по компьютерам 40 лет: «Никто меня не держит. Я делаю то, что хочу, и если завтра мне этого не захочется, я не буду. Очень важно, что я никогда не чувствую себя загнанным в ловушку».
Многие из этих мужчин — разведенные отцы без каких-либо финансовых или эмоциональных обязательств перед детьми, «папаши-кукушки» времен Клинтона. Как пишет Роберт Гриз-волд в книге «Отцовство в Америке» (Fatherhood in America), почти две трети всех разведенных отцов не оказывают своим детям финансовой помощи. Хотя Герсон называет этих мужчин «независимыми», они кажутся скорее жалкими, чем свободными, «папаша-кукушка» вряд ли архетип мужской автономии.
Некоторые из «независимых» мужчин, будучи относительно состоятельными, прибегают к испытанной временем спасительной стратегии американских мужчин в борьбе с жизненными конфликтами — бегству. Одно дело — бросить «крысиные бега» и найти другую работу, которая приносит удовлетворение; совсем другое — бежать от семейных обязательств. Но в прошлые века и даже десятилетия американские мужчины оставляли своих жен и детей и отправлялись «на запад», в море, на войну или в другие овеянные славой места, где мужчина мог обрести себя и доказать свою доблесть.
На рубеже XIX и XX в. поиски мужественности и независимости привели американских мужчин в тайные общества и братства (в 1897 г. каждый пятый был их членом), а своих сыновей они отправляли в бойскауты или Ассоциацию молодых христиан, чтобы уберечь от женского влияния матерей. Сегодня они, скорее всего, направились бы в леса с Робертом Блаем, чтобы постучать в барабаны, подискутировать и завязать дружбу с другими мужчинами, пытаясь воскресить «мужское естество».
Однако настоящая независимость — это не побег или разрыв связей. По-настоящему независимый мужчина понимает, что владеет ситуацией, — будь то успешная карьера, богемное существование, семейная жизнь или некая комбинация всего перечисленного. Как выясняется, ни «кормильцы», ни «независимые» у Герсон не чувствуют собственной власти. Говорит мужчина 35 лет: «Думаю, трудно жить в этом мире. Лично мне за все приходится бороться, зачем же приводить кого-то еще в этот мир для борьбы?» Эти мужчины неохотно выполняют свои обязанности: одни — потому что стали отцами против своей воли, другие — из-за потери ценностных ориентиров дрейфуют по беспорядочным волнам эмоциональной отчужденности. Ни та ни другая группа не верит, что самостоятельно избрала свой образ жизни. Это не жизнь «тихого отчаяния», которую отвергал Торо, это скорее жизнь покорного отказа, невыбранных дорог.
Иначе складывается ситуация у «активных отцов», третьей группы мужчин, выделенной Герсон. У большинства из них жены тоже занимаются карьерой. Более того, они не считают успех на работе мерилом своей мужественности. Один мужчина, имеющий на попечении двоих детей, воспользовался возможностью раннего выхода на пенсию, предусмотренной соответствующей программой его компании. Он мотивировал это так: «...В корпорации можно дойти лишь до некоторого предела, и я достиг этого уровня и понял, что это мой потолок. Я понял, что заплатил слишком дорого за то, чего добился. То, что я получил, не вернет мне времени, которое я мог бы провести с детьми». Те, кто все-таки остаются на изматывающей работе, часто чувствуют, что отстают от жизни, как, например, вот этот бухгалтер: «Когда я нахожусь в условиях доброжелательности и поддержки, а не соперничества, это позволяет мне быть самим собой. На работе же я совсем другой человек».
Профессионалы по-прежнему встречают нежелание менять существующие методы работы, и прежде всего оно исходит от представителей топ-менеджмента.
Эти мужчины наиболее точно соответствуют представлению о новом человеке 90-х годов, как по образу жизни вне работы, так и по характеру трудностей, с которыми сталкиваются. Не причисляя себя ни к «кормильцам», ни к «одиночкам», они находятся в поисках способов сочетать различные аспекты своей жизни. Многие из «активных отцов» у Герсон вообще оставили корпоративную жизнь с ее подводными камнями, начав свое дело или обратившись к занятиям, дающим им больше личного пространства. Делая такой выбор, они избавляются от необходимости ставить под сомнение свою мужественность при оценке своей профессиональной эффективности. Но в этом отношении «новый мужчина» — вовсе не «мужчина организации». Не придавая большого значения успеху на работе, эти мужчины становятся проблемой для корпораций, которые хотят удержать лучших профессионалов.
Демоны неповиновения и сверхконформизма продолжают преследовать мужчин, ведь в большинстве компаний варианты действий ограничены бунтом против системы или проявлением полной пассивности. До экономического спада приоритетное стремление сделать карьеру имело весьма понятные преимущества, в то время как другие варианты могли казаться неоднозначными. Сегодня многим мужчинам, имеющим детей, несомненно, вредят старомодные стереотипы мужественности и профессионального успеха. Однако бездетные мужчины, не желающие ограничивать свою жизнь карьерой, сталкиваются со сходными помехами. Независимо от сексуальной ориентации, от вовлеченности в семейную или общественную жизнь, мужчины-профессионалы по-прежнему сталкиваются с сопротивлением по отношению к изменениям на работе, и, прежде всего со стороны топ-менеджмента.